Терпение

Какая же длинная ночь даже летом, когда не спится. Было душно и жарко. Вероника в эту ночь не могла уснуть, и совсем потерявшись во времени, изнемогая от головной боли, начинала потихонечку злиться. Злиться – это отвратительно и недостойно человека, думала она. Но эта гадкая злость всё же исподволь овладевала ею.

Особенно злил её храп, спящего рядом мужа.

– Ну, когда же это дурацкое утро, думала она и, почти отчаявшись, прошептала, – Господи, хоть бы какой-то свет уже наступил. Ну, ради Бога, нет сил больше терпеть эту кромешную тьму, смешанную с ужасной болью.

Вдруг Вероника вспомнила, как в одной из телевизионных передач она видела совсем уже старую женщину, которую старухой назвать никак было нельзя, а было ей уже за девяносто лет.

Она, эта старая женщина, сказала тогда одну удивительную вещь, – я ночью, когда не сплю, то общаюсь с Богом, а днём, когда нет сил жить, потому что многое во мне уже отказывается жить, – я благодарю Бога за то немногое, что ещё живёт во мне.

И так проходят все мои дни уже давно – в радости, терпении и благодарности Богу, а ещё, я очень люблю жизнь!

Вероника была совсем ещё не старой женщиной, но ничем таким она не могла похвастаться. Жила лишь бы день до вечера. А временами чувствовала невероятную усталость от жизни.

– Может и мне попробовать общаться с Богом, — подумала она, и тут же очень сильно удивилась, — да ведь я уже начала это делать. Ведь, слова, обращённые к Богу, в эти томительные часы бессонницы уже прозвучали в моей голове, а что дальше? Может, теперь нужно прислушаться? От этой мысли Веронике даже стало смешно, и она, рассмеявшись, прикрылась одеялом, чтобы не разбудить рядом спящего мужа.

Но стоило ей только прикрыть голову одеялом, как сразу перед глазами у неё вспыхнул яркий свет, и тут же прошла головная боль. Вероника замерла и, затаив дыхание, действительно прислушалась. Никаких голосов слышно не было, но внутри стало спокойно и тепло, а по телу разлилась, доселе невиданная волна радости, любви и покоя. Ночь не казалась ей уже невыносимой, храп мужа действовал убаюкивающе. На душе стало хорошо, злость прошла совсем, и Вероника не заметила даже, как уснула.

Проснулась она от телефонного звонка. Это звонила ей сестра из больницы. Она, как всегда, жаловалась на жизнь, на боли и требовала утешения, поддержки и понимания.

К удивлению Вероники, всё это ей сегодня удавалось дать вполне легко и от всего сердца. Вот только, когда сестра стала говорить Веронике, как она счастлива, в отличие от неё – ведь имеет мужа, детей, внуков и живёт вполне беззаботно. И тут Веронику опять прорвала злость. Она, перейдя на совсем другой тон, прокричала:

– Счастье, счастье, ах, какая же я счастливая, а ты нет. Да кто тебе сказал, что человек рождён для счастья? Хоть нам и говорили это всю нашу жизнь, но знай, что это величайшая иллюзия, а точнее – полный обман. Да и что ты, дорогая моя, знаешь про моё счастье? Моя жизнь – это бесконечная война. Может, эта война даже и с ветряными мельницами, но сил часто совсем нет, а весь этот мир, кажется, только и существует для того, чтобы просто добить меня. А чтобы ему добиться этой цели, используются самые близкие и дорогие люди. Как выстоять, как оставаться человеком несмотря ни на что!? Как вытерпеть всё, что посылает мне эта, на твой взгляд, такая счастливая жизнь?

Часто, дорогая моя сестричка, у меня перед глазами только петля и всё, и ничего больше. Как невыносимо мне жить, как я устала! И не для войны ли мы рождены, вообще то, а не для счастья. Если бы я думала и верила, что я живу для счастья, то представляю, какие бы требования воздвигала тогда перед своими родными, а так ни я от них, ни они от меня, слава Богу, ничего невозможного не требуем, и можно, хоть кое-как, но жить.

Пока Вероника на одном дыхании произносила этот свой монолог, сестра, замерев и опешив, так и не найдя, что ответить, просто отключила телефон. Длинные гудки прерванного разговора привели Веронику в чувство.

Что я несу, зачем это всё больному человеку? Во, дура, во дура, – с досадой прошептала Вероника и расплакалась.

Но ведь так, это правда. Я действительно так думаю. Хотя внутри что-то подсказывало, что это не совсем уже правда.

Вдруг опять зазвонил телефон. Может, сестра? Слава Богу! Я извинюсь и скажу, что я просто дура, подумала Вероника, но в телефонной трубке прозвучал голос соседки, Оли. Она просила показать её новый дом покупателям, что уже ехали, а она не могла в это время так скоро добраться до этого своего дома.

Ключи у Вероники на такой случай были, и она, машинально сняв их с гвоздика, отправилась в соседний двор, где стоял этот красавец-дом. Его строили с большой любовью и мечтали, наверное, и Оля, и вся её семья жить тут долго и счастливо, но материальные трудности не позволили его вполне достроить, и теперь, с большим сожалением, они вынуждены продавать дом своей мечты.

Вероника открыла ключом входную дверь, спустилась в подвальный первый этаж, и там задержалась. Приятная прохлада окутала её тело. Да, жаркое лето – это не по мне, а здесь просто рай. Вот тут бы я и жила, в этом подвальчике, – подумала и тут же услышала гул подъезжавших машин. Их было две. Чёрный джип и серебристая “Тойота”. Из джипа вышел довольно толстый мужчина – лысоватый, с чисто выбритым лицом, бегающими глазами и в безукоризненном сером костюме с галстуком. Просто Рокфеллер какой-то. Наверное, настоящий богач, – подумала Вероника и, открыв ворота, наблюдала за приезжими. Толстый мужчина, торопливо подошёл к серебристой “Тойоте” и открыв дверцу, галантно подал руку светловолосой, в чёрных очках, в красном сарафане, очень стройной, прекрасной женщине. Та легко выпорхнула из машины, но лицо её было очень серьезным и, даже, можно сказать, каменным.

Странная женщина, да и парочка, вобщем-то, тоже странная, что и говорить. Как-то не подходили они друг другу. Были какие-то чужие, очень разные.

Вероника пригласила их во двор, и они, не здороваясь, сразу стали рассматривать деревья, посаженные во дворе, фасад дома. Вернее стал рассматривать этот странный мужчина, а женщина скорее была безучастной ко всему. Он же суетился по двору, обходя клумбы, деревья, заглядывая в окна и, щупая обшивку дома.

Дверь была широко распахнута и он, тряся своим тучным телом, поспешил в дом.

Вероника, после небольшой паузы, пропустила женщину в дом, и спросила, — а вам нравится дом?

– Мне всё равно, дом хороший.

Голос у женщины был мягкий, тонкий, как у обиженного ребёнка. Этот голос, как-то сильно удивил, тронул сердце Вероники. Хотелось ещё услышать его, хотелось смотреть на эту женщину, не отрывая от неё глаз. Лицо её было бледным, губы очень маленькие и красивые. Она вся была хрупкой, похожей на куклу Барби. Просто не верилось, что такие женщины бывают на белом свете. Не видно было только глаз этой удивительной женщины. А впрочем, не только глаза, но и щёки её тоже были почти закрыты чёрными очками.

Мужчина задавал Веронике короткие вопросы, связанные с домом, и продолжал, так же суетливо, с бегающими глазами, шнырять по комнатам. И выглядывать через окна теперь уже на улицу.

– Я так понимаю, это второй этаж?

– Да, первый этаж частично подвальный. Вот фонарик. Можете спуститься по этой лестнице и посмотреть.

Мужчина резко выхватил фонарик и ринулся в подвал, а женщина, застыв, стояла у окна.

О, какая прекрасная это была картина! Веронике захотелось нарисовать эту белокурую женщину на фоне окна и голубой ели, что заглядывала через стекло. Она подумала, что это вполне возможно, ведь когда-то, очень давно, правда, но она серьёзно занималась рисованием и, даже, мечтала стать художником, но не сложилось.

Может, не хватило таланта, а может просто желания. Но сейчас желание рисовать было таким сильным, что Вероника даже вспомнила, где лежат её заброшенные краски. Как-то робко, оно подошла к женщине и подала ей свою руку, – меня зовут Вероника.

Та удивлённо вскинула брови и нехотя протянула свою. А меня, представьте себе, зовут Ника. Они обе рассмеялись, а после вновь наступила пауза. Вероника снова робко спросила, – а вы жена этого человека?

– Да, жена, но вряд ли человека, где вы видите тут человека?

– Как же?! Хотя, простите меня, я не совсем понимаю вас.

– А кто кого понимает на этом свете? Ничего. Это нормально.

Вероника опустила глаза и виновато стояла перед этой женщиной. Что-то в сердце её шевельнулось сродни этим её словам, и потянуло вниз лёгкой щемящей болью. Пауза длилась, Веронике хотелось во что бы то ни стало разговорить эту женщину. Сердце её забилось от страха, что времени у неё может совсем не быть, и каждая минута дорога. Ведь, вполне может быть, что она больше никогда и не увидит её.

– На счёт понимания, у меня с мужем тоже, если честно, большие проблемы. Да, и не только с ним, но и с детьми, и сейчас уже с внуками тоже. Хотя они ещё совсем маленькие, но требуют большого к себе не только внимания, но и понимания, конечно.

– Требуют, требуют, требуют! Это точное слово. Все всегда что-то друг у друга требуют для себя. Мы не хотим, не желаем, не просим – мы всегда требуем. Откуда же взяться пониманию, – женщина говорила это отчаянно, с вызовом, а потом отвела в сторону голову и снова наступила пауза, на этот раз её прервала она.

– А вы счастливый человек, Вероника, у вас есть дети, внуки и муж, судя по всему, не совсем уже двуногое животное.

– Нет, что вы! Он у меня очень хороший и добрый человек. Это я. В общем – проблема во мне.

– Даже так? Вот это уже совсем неожиданно! Значит, проблема в вас?

Ника отошла от окна и внимательно, с головы до ног, оглядела Веронику.

– А знаете, Ника, я не люблю носить очки. Я даже летом их не ношу, хотя и солнце яркое. Я всегда предпочитаю шляпку. А вот, говорить с человеком в очках, наверное бы, не смогла вовсе. Ведь, глаза – это главное при любом разговоре. А вам нравятся больше очки?

Ника посмотрела в сторону лестницы, что вела в подвал – оттуда доносились шаги её мужа. Она выждала пока он вышел и, вскользь взглянув на женщин, стал подниматься на третий этаж дома. И Вероника, и Ника провели его очень опасающимися взглядами. Они обе не хотели подниматься наверх и боялись, что тот позовёт их. Но он сам, поднявшись, молча расхаживал там по комнатам, а Ника вдруг решительно почти сорвала с лица очки и с вызовом посмотрела в глаза Вероники. Та ойкнула и не могла произнести ни слова. Глаза Ники, совсем запухшие и налитые кровью, слезились, а вокруг глаз были, тщательно замазанные и запудренные, синяки.

– Это он! Этот двуногий видишь, как разукрасил моё и без того красивое личико.

– Да, как же это? Разве вас можно бить? На вас же нельзя насмотреться!

– Вот поэтому и бьёт. Говорит, что ревнует, а я знаю, что не в этом причина. Он у меня мент. Просто, привык бить. Без этого у него жизнь не получается – скучно.

– А знаете, Ника, у меня первый муж тоже мент был. Только убили его, и я до сих пор не могу смириться с этим.

– Вот, лучше моего бы тоже убили – я только была бы рада этому.

– Вы с ума сошли! Это так невозможно вынести. Невозможно вытерпеть. Я до сих пор не могу терпеть запах весенних цветов, что были на его могиле.

– А терпеть это всё, как, можно? Ведь, я и детей тоже не смогу никогда иметь по его вине. Потеряла я своего первого и последнего ребёнка, когда летела вот по такой, приблизительно, лестнице.

Послышались шаги спускающегося мужа Ники. Она снова резко надела очки и отвернулась к окну. Вероника отошла от неё несколько шагов и, остановившись посреди большой комнаты, не отрывая глаз, теперь смотрела на этого мужчину. Он машинально пробежал своими бегающими глазами по лицам обеих женщин и, ускоряя шаг, направился к выходу.

Ника резко подошла к застывшей Веронике и уверенно, с иронией подавши руку, произнесла,

– А впрочем, “терпением вашим спасайте души ваши”, – так, кажется, советует нам апостол Павел? Прощайте!

И она почти побежала догонять мужа, а тот уже ждал её, открыв дверцу и очень галантно и заботливо помогая ей сесть в машину. Затем, не говоря ни слова, сам сел в свой джип и, развернувшись, тронул первым, а за ним поспешила серебристая Тойота.

Татьяна Дейна. Июнь 2012